Шепот. Везде шёпот. Шепот наполнил школу. Воспоминания и горе: «Аланчик, сынок, любимый...", "Вот там сидел", "Его
пристрелили здесь, прямо здесь..." Плач и стон не смолкают.
Чьи-то
всхлипывания разносились по всей школе, кто-то ронял слёзы, кто-то плакал про себя, беззвучный вой самый страшный. Рыдали матери, потерявшие своих детей, большие, сильные мужчины вытирали
глаза от слез и кричали в никуда: «Как? Как вы могли,
твари?!» Вот кто-то вышел из спортзала, закрыл лицо руками и заплакал.
Есть чувства, которые невозможно спрятать.
По школе тихо ходят врачи "Скорой помощи" и представители "Красного
Креста". Кому-то платок, кому-то валерьянку, кому-то укол, кому-то поговорить. В эти дни помощь нужна многим. Как-то на годовщину в школе
повесили фотографии тех событий. Люди падали в обморок, глядя на них.
На кладбище, в отличие от школы , тихо.
Дорога к нему перекрыта. Усилен режим охраны. Полиция, металлоискатели,
по дорожкам ходят врачи. Кладбище называют «Город ангелов», и спят здесь 266 ангела.
Вот тут - братья-близняшки, здесь вся семья, тут чья-то дочь
Беслан − маленький
город, и эта беда коснулась каждого. «Моих не было в школе, но я жил
рядом. Из моей пятиэтажки и из соседней 32 человека погибло. Мой
сосед не смог смириться с гибелью сына. Он долго болел, а потом
застрелился», − рассказывает местный житель Аверест.
Многие семьи
покинули Беслан после трагедии, не смогли здесь остаться. Кто-то так и
не вернулся, кто-то приезжает каждый год в начале сентября
Иван Сысоев прилетел из
Москвы. Говорит, что не мог не приехать. Тогда ему было 12 лет. Сегодня
он принёс в спортзал самую большую ценность в те дни − воду. На второй
день террористы перестали её давать. От обезвоживания люди теряли
сознание, у некоторых помутился рассудок, матери переставали узнавать
детей.
«Мы мочу пили, − шепчет Зарина Албегова. − У мальчика,
который со мной сидел, было с собой 50 рублей. И он говорил: «Вот
выйдем, и я куплю тебе воду, тут рядом магазин. Потерпи».
"Спортзал
был заминирован, неосторожное движение могло стоить жизни, но
заложникам уже было всё равно. Террористы орали: «Аккуратней», но их не
слушали. «Люди быстро привыкли, как бы дико это ни звучало. Привыкли к
тому, что убили человека, к тому, что взорвали шахидку, страшно от этих
мыслей, но это так. Полчаса шок, а потом ничего", − говорит Заур.
Боль
и вина повисли над этим местом. Боль о том, что потеряли, и вина
потому, что не защитили, не спасли, что выжили. Об этой вине говорили
многие. Психологи, так долго работающие с людьми, не смогли её
«вылечить».
«Почему я выжил, а он нет?»
«У
меня до сих пор есть вопросы: почему я жива, а сестра нет, почему
я? Лучше бы она… Было не то что стыдно, а больно смотреть в глаза
родителям, потерявшим своих детей. А они спрашивали: «Ты видела Аллочку,
Аланчика?» − рассказывает Зарина.
Вика Гусейнова написала в школе
прощальное письмо маме. «Я знала, что нас взорвут, мы все умрём. Я это
приняла и стала писать письмо: «Мамочка, я с вами прощаюсь. Я вас
люблю...». Спрятала письмо в штаны, чтобы, когда меня найдут, близкие
знали, что я их люблю и помню о них. И когда меня вывозили на «скорой
помощи», я плакала и просила маму найти и выбросить письмо: «Мамочка,
там бумажка, выброси её, умоляю, выброси. Не читай! », − вспоминает пострадавшая..
Вика
получила тяжелейшие ранения. Когда её вывозили после одной из операций,
она сказала, что лучше пережить снова захват, чем терпеть такую боль.
Но в тот момент Вика думала про письмо: она не надеялась, что выживет.
«Я в своей жизни один раз уже умирала. И с этим теперь живу», − говорит
она. О ранениях Вика не рассказывает, в Беслане это не принято: «Как
можно жаловаться на боли здесь, где столько погибло».
Диана
вспоминает: «Мама мне всё время говорила: «Вот папа придёт и нас
спасёт». И я ждала. Потом она узнала, что отец уже умер. А я тогда ждала
и верила».
Многие выбежали из школы после первого взрыва,
выпрыгивали в окна и бежали, им стреляли в спины, а они мчались вперёд.
Позже, входя в спортзал новой школы, некоторые замирали в ужасе: «Окна
очень высоки, из таких не выпрыгнешь».
У уцелевших тогда детей
много общего. Очень у многих есть страсть к жизни и какая-то особая
ответственность перед ней. Им дали второй шанс.
Люди были
поражены разными фобиями: боялись громких звуков, большого скопления
людей, закрытого пространства, испытывали страх остаться без воды. Были
те, кто боялся женщин в чёрном. Убитые горем матери напоминали шахидок.
«Многие
хотели стереть из памяти те дни, вычеркнуть навсегда. Ходили к
специалистам. А для меня важно, что мы тогда сидели с людьми, они
делились воспоминаниями, мечтами. Это нельзя забывать. Как я могу
забыть? А вдруг я последний, с кем он говорил? А я вычеркну потому, что
мне тяжело? Это надо помнить», − считает Заур.
«Выжив, ты чувствуешь ответственность, ответственность перед
жизнью. Мы выжили, а кто-то нет. И теперь точно знаем, что нельзя
распылять себя. Вот если бы она выжила, неужели так же относилась бы к
жизни? Если мы выжили, значит, должны сделать что-то хорошее».